Генеральный директор «Саратовского электроприбостроительного завода им. Серго Орджоникидзе» – об отечественном хайтеке, гособоронзаказе, лоббизме и новых рыночных нишах.

Помимо импортозамещения в области высоких технологий, которое должно произойти как-то вдруг, само собой, без больших денег и серьезных программ, чиновники ставят перед отечественным хайтеком еще и задачу решительного перехода на мирные рельсы. Причем проявить себя следует не только в сегменте В2В, но и в В2С, то есть в области электронного ширпотреба, которую у нас в стране лет двадцать как оккупировали мировые и прочие бренды.

Курс на переход от войны к миру обозначили ключевые персоны из Минобороны и Минпромторга, выступившие недавно в Саратове на Всероссийской конференции предприятий радиоэлектронной промышленности. Нашего собеседника – Дмитрия Ханенко, возглавляющего ОАО «СЭЗ им.Серго Орджоникидзе» грядущая перезагрузка тоже очень даже касается. Как оценивает шансы на успех и что вообще думает о текущей ситуации один из самых молодых и ярких представителей промышленного генералитета?

– Предприятиям холдинга «Росэлектроника» (входит в «Ростех») предстоит не просто поменять вектор, но даже выпустить отечественный смартфон за 130 долларов, причем уже в 2018 году. Об этом глава холдинга Игорь Козлов сообщил федеральным СМИ. И на конференции в Саратове чиновники открытым текстом посылали оборонщиков на гражданские рынки. Вы сами как считаете, появится в 2018 году в России отечественный смартфон по вменяемой цене или это утопия?

– Ну почему сразу утопия? Это фокус наших амбиций, мы же хотим доказать, что российская промышленность, даже в довольно потрепанном виде, еще на многое способна. Это хайтек, им нужно заниматься, чтобы у предприятий была загрузка, а у бюджета налоги. Меня только смущают некоторые детали. Начнем с того, что гражданский рынок – это другой рынок, и для того чтобы на него зайти, нужны адекватные ресурсы. И еще надо понимать, что делать одними руками и танк, и утюг невозможно, либо вы сделаете танк, как утюг, либо утюг у вас будет как танк.

– Тут вспоминается наш губернатор, который полгода назад бросил в массы яркий лозунг про саратовский айфон. Рифмуются не только слова, но и идеи в недрах военных цехов производить еще и статусный гаджет. Но с другой-то стороны: тут хайтек, там хайтек.

– Это очень разный хайтек, хотя и в айфоне и в атомном реакторе может стоять одна и та же микросхема, разница будет закладываться еще на стадии проектирования. Так что речи о каких-то предприятиях, которые работают в системе гособоронзаказа и в этих же стенах еще и выпускают что-то для народа – это просто фантазии. ГОЗ не подразумевает отклонение от курса. Когда мы выполнили ГОЗ у нас ничего не остается, кроме небольшой прибыли, изношенного оборудования и людей, которые заточены под строго определенные операции. Отсюда вывод, что государство должно не просто информировать нас о проблеме 2020, которая наступит, когда программа вооружений будет выполнена, но и создать условия для перехода на гражданские рынки.

-Это, по-моему, такая же утопия, как собирать айфоны на одном конвейере с зенитками.

– А иначе не получится. Кто-то должен будет принять решение после 2020 года, какие заводы оставить, какие законсервировать, какие рынки осваивать. Стратегия продвижения должна быть, не в одиночку же каждый будет спасаться, я надеюсь.

– У нас невидимая рука рынка до сих пор принимает решения, правит и регулирует. ВПК – это исключение, но и он начал получать повышенное внимание и государственные деньги из-за того, что ухудшилась международная обстановка, идут военные кампании и т.д. То есть это такая ситуация, а не итог планомерной политики.

– Но есть ведь и другая ситуация: наши углеводороды на внешних рынках стали не нужны, доходы резко падают, приток денег в страну сократился. Хочешь – не хочешь, а думать надо, как дальше быть. Есть один только выход: начать что-то самим производить, а для этого нужна промышленность. Сегодня вклад промышленности в валовый продукт Саратовской области таков, что доходов хватает только на ТЭР и зарплату бюджетников, а нужно, чтобы вклад промышленности в экономику региона составлял не менее 50%. А мы видим, что у нас в области один завод сокращает рабочую неделю, другой банкротится, третий закрывается… А это те самые предприятия, которые платят белую зарплату, отчисляют налоги, создают рабочие места, формируют заказ на передовые кадры. В итоге регион вместо роста поступлений от бюджетообразующих налогов выживет за счет гуманитарной помощи – федеральных трансфертов. Но гуманитарной помощи хватает только на затыкание дыр, она ситуацию кардинально не меняет. Доходная часть регионального бюджета растет на 2% в год, а инфляция на 5-15%. Но, опять-таки, ситуация меняется в лучшую сторону.

– Это в чем же она меняется? Какие вы видите знаки перемен?

– Ну, идут кадровые изменения, посадки, крупномасштабные разоблачения, коррупцию нам предъявляют немыслимых размеров – это все сигналы, которые власть посылает своим подданным: так, как было раньше, уже не будет, я буду меняться, причем в лучшую сторону. Это реакция на новейший кризис, на падение доходов, на обнищание значительной части населения. Уже до государственных умов дошло, что сверхдоходов не будет, что прежняя, комфортная модель государства вошла в фазу разрушения. А ведь она была проста и удобна: с углеводородной ренты что-то капало в казну и шло на содержание армии покорных бюджетников, всегда голосующих, как надо, а все остальное было от лукавого. Поэтому сдвиг идет, и это сдвиг тектонический. С одной стороны, население нищает, нарастает недовольство, с другой – люди, имеющие власть, все отчетливее понимают, что, если не взяться за развитие промышленности, то можно и не удержать ситуацию под контролем. Потому что давление в системе растет, пружина-то сжимается!

– Ясно, вы верите в свой звездный час: государственные мужи вдруг догадаются, что богатства можно не только черпать из природной кладовки, но даже создавать самим, и вспомнят, что у нас тут есть какая-никакая промышленность, которую можно как-то развивать.

– Ну да. Причем решения лежат на поверхности! Наше предприятие входит в авиаприборный холдинг, а потому приведу пример из близкой мне сферы: вот огромная страна, расстояния большие, дороги плохие, есть 140 миллионов населения и оно как-то перемещается. Так давайте создадим свой гражданский самолет! Почему мы де-факто отдали этот рынок иностранцам? Загрузим массу народа, заводы, КБ, транспортные компании – для всех найдется дело. И роль государства здесь в чем: поставить задачу, выделить ресурсы и рыночными методами простимулировать спрос.

– А вы в курсе, что денег нет в стране, и мы Резервный фонд уже доедаем? И потом, кто заниматься-то будет гражданским самолетом? Тут работы на сколько лет, а век чиновника недолог.

– Судя по закромам полковника Захарченко и залежам в панамских офшорах, с деньгами в стране все в порядке. А от развития собственного производства можно, конечно, еще пару лет отмахиваться, но потом настанет час, когда только родным реальным сектором и придется заниматься – из страха, из чувства самосохранения.

– То есть вы верите, что кризис, наконец, заставит, что сам кризис – это окно возможностей, и все такое. Я была пару лет назад в Москве на вручении премии «Бизнес-успех». Как раз все только начиналось – санкции, контрсанкции – и публика из числа организаторов эдак молодцевато гарцевала с шашками. Окно возможностей, чего там! Догнать-перегнать! А сейчас даже эти записные оптимисты приумолкли.

– Окно возможностей – это лозунг для студентов. Кризис – это стресс, и под его влиянием организм либо выходит за привычные рамки, совершает, так сказать, подвиг, либо просто деградирует. В экономике то же самое: или мы находим новый источник доходов через загрузку собственных производств или просто деградируем, резко снижаем потребление, пересаживаемся на жигули седьмой модели, на фанерный аэроплан.

– Но ведь и возможности есть? Разве не открылись новые ниши перед вами?

– Открылись, но и кризис никуда не делся, предприятие его испытывает, вся промышленность его испытывает. Как ты будешь использовать открывшиеся возможности, если у тебя горизонт планирования – от зарплаты до зарплаты? Какие проекты ты будешь продвигать, осмелишься ли рискнуть, если цена денег неподъемная, а ты несешь огромные затраты, отвечаешь за ГОЗ, за выплату зарплаты и тебя прокуроры караулят на каждом шагу? И вот предприниматель стоит перед решением: рискнуть или нет. И сейчас он чаще говорит – нет. А ведь это и есть инвестиционный климат!

– Импортозамещение – это реальный шанс или тоже лозунг очередной?

– В том виде, как сейчас, это затея для докладов и красивых презентаций. Мне говорят: дайте список позиций, которые вы могли бы замещать. Чтобы создать список, я должен проанализировать свои возможности, понять рынки и тенденции, это серьезная аналитическая работа, она требует времени и денег, а я в банке кредит сегодня взять не могу, потому что банк рисковать не хочет. Хорошо, я составил список, и что дальше? Я знаю, что мог бы заместить некую позицию и за три года полностью занять определенную нишу. Денег на это мне никто не дает, я на свои средства должен этим заниматься. А что через три года будет в стране? Кто купит мой продукт? А мое предприятие через три года будет существовать? Вот типичный финал всей этой суеты вокруг импортозамещения. Без государственного стимулирования решить такую задачу невозможно.

– Есть же специальные институты у нас – Фонд развития промышленности, Сколково. Всюду нам говорят, что сейчас для инноваторов, для хайтека существует масса форм поддержки.

– У меня отношение к ним двоякое: хорошо, что они есть, но они не заменяют системного подхода. На мой взгляд, структуры поддержки — это, скорее, способ накачать деньгами избранные компании. Фонд развития промышленности вводит стандарты и процедуры, которые приведут к тому, что вы будете, как в банке, заполнять форму, а робот вам отвечать, можете вы или нет получить кредит. Но банки у нас в стране, слава богу, есть, зачем еще один квазибанк создавать, изобретать очередной велосипед? А когда мы все же о реальной поддержке говорим, это, знаете ли, риски, а банкам по регламенту нужна 100%-ная гарантия. И ФРП тоже нужна гарантия, а риски брать на себя никто не хочет. Но в бизнесе так не бывает! Из десяти новых проектов коммерциализируется только два, и это хороший результат даже по международным нормам.

– Ну, а Сколково?

– Про Сколково я и говорить не хочу. Это такой стимулирующий формат, но даже думать смешно, что он будет локомотивом, который вытянет все. Эта модель целиком перенесена из Силиконовой долины и пересажена на нашу почву без всякой адаптации. Но так не бывает, все нужно адаптировать. Перенеси сейчас в Европу любое наше успешное предприятие, оно там и дня не проживет. Успехи у Сколково есть, но они могли быть достигнуты иным, менее затратным путем. Фонд «Сколково» это по сути заповедник, одно из наших дочерних предприятий даже было его резидентом, какую-то сумму получили на реализацию проекта. Проект реализовали, но в вопросе выживания нам он совершенно не помог.

Так что Сколково – это НИИ с предельно свободной повесткой, но, наверно, десятки миллиардов рублей, которые в него угрохали, можно было как-то иначе потратить.

Мы за эти деньги могли бы уже летать на отечественных самолетах! И этот проект уже начал бы доход генерировать, потому что целая отрасль начала бы работать, платить налоги. Наука пошла бы вперед, создавались бы новые материалы, малый бизнес развивался вокруг крупных операторов, и его не надо было бы стимулировать государственными деньгами. Но в итоге самолета у нас нет, зато есть такой вот красивый и смелый фонд.

– Ну а что вас устроило бы? Вы сами-то что хотите?

– Да много чего. Меня устроил бы грамотный государственный лоббизм. Я хочу свои изделия поставлять Транснефти и Газпрому. У меня реальный хайтек, который мог бы монополиям сэкономить кучу денег, но на подступах к этим рынкам меня просто сотрут в порошок. Я, конечно, просочусь в итоге, но хотелось бы пару-тройку лет сэкономить. Еще я хочу производство масштабировать вдвое, удвоить объем продукции, потому что вижу перспективный рынок. И мне нужны адекватные ресурсы. В банке я их взять не могу, потому что банковская система заточена под краткосрочные кредиты на кассовые разрывы. Но если я за четверть века уцелел, то проблему зарплаты я решать самостоятельно научился и теперь нацелен на развитие и расширение. Но я знаю цену вопроса, к примеру, 10% от стоимости проекта я должен потратить на продвижение продукции. Если проект мой стоит 10 млн рублей, еще один я должен найти на продвижение.

Но производство у меня масштабное и планирую я с размахом, и никакой фонд мне адекватные средства не предоставит, а уж банк тем более. Выход – государственное финансирование, государственная программа, потому что я ведь не один такой в стране. Под такую программу, если бюджет пустой, можно и эмиссию сделать, пустив эти деньги строго по назначению.

– А что есть в актуальном дискурсе? Импортозамещение с непременным выходом на экспорт?

– Еще один лозунг для подъема патриотического духа. Я понимаю, что валютная выручка это замечательно, но никто нас на внешних рынках не ждет, а уж хайтековские рынки вообще регулируются политиками. Чем ближе к хайтеку ваш продукт, тем больше политики в этом вопросе. К тому же внешние рынки – это компетенция ВТО, вы там вообще ничего не продадите, если вам не разрешат. Поэтому все эти лозунги – это такие выкрики залихватские типа «эх, замещу»!

И почему сразу на экспорт? Россия – это огромный внутренний рынок, на котором места хватит всем. Промышленность должна научиться для своего потребителя производить качественный товар, а власть должна придумать, как восстановить платежеспособный спрос.

Вот и все, и не нужны очередные «догоним-перегоним».

В моем случае я кровно заинтересован в том, чтобы в России развивалось машиностроение, авиастроение, чтобы были разработаны реальные программы с адекватными ресурсами. Почему? Потому что все мои продукты – адресные, хотя системы управления, которыми занимается СЭЗ им. Серго Орджоникидзе – это универсальная компетенция. Но чем выше технология, чем больше инноваций, тем адреснее продукт.

– Вы вот говорите сейчас о своих тревогах, а не поверю ни за что, что у вас уже нет в запасе чего-нибудь сугубо гражданского и вы для себя лично, для вашего предприятия выход из проблемы 2020 хотя бы в общих контурах не нашли.

– Я о проблеме 2020 думал, когда она была еще проблемой 2010! У завода есть объемный каталог перспективных разработок для гражданских рынков, большинство из этих разработок уже выходят в серию либо являются опережающими, базовыми для изделий будущего.
На самом деле этот красивый каталог никого успокаивать не должен. Даже на моем приличном вполне заводе выработка на одного работающего в разы ниже, чем на аналогичном западном предприятии! Любое российское предприятие, если его вот так взять и перенести на западную почву, не выживет и дня! И если к нам хлынут западные изделия, мы просто перестанем существовать. И чтобы этого не случилось, своим заводам государство должно помочь, оно должно поработать с каждой выжившей промышленной единицей, должно помочь раскрыть потенциал, дать ресурсы для развития! Я уверен, что любое промышленное предприятие, которое выжило в нашей стране, имеет свой рынок и хорошую команду. И оно вам на стол такой же каталог положит или побольше моего! И вопрос будущего этих заводов – это не их сугубо частная проблема, это вопрос устойчивости самой власти. Сегодня откровенно уповают на апатию и бесконечное терпение масс, но при этом хорошо бы помнить, что за 70 лет в России произошло две революции, а за последнюю четверть века – три кризиса. И нужно сегодня думать, какую работу людям в руки дать, чем их занять.

Вопросы задавала Наталья Левенец

(Перепечатано с незначительными сокращениями)



Источник информации: "Бизнес-вектор" 31.10.2016г
http://http://www.business-vector.info/?p=43071


-